А по городу уже слухи недобрые поползли, как мыши серые, по углам да подворотням, по подвалам да поддувалам, под заборами да по чердакам. Шу-шу-шу, шу-шу-шу. Борщ-де Иванович, женушку свою отлупил, дом спалил, а сам к кирзунам сбег. Кто думал, война началась, не иначе, кто говорил, сглазили богатыря нашего, что тот хулиганить начал! Ну, смех от глупостей берет!
Собрал Соловец народу в сотню, взял Ксению за руку, и направились они выяснять, какая это бешеная собака укусила воеводу.
Пришли к хоромам Борща Ивановича, Ксения, понятно, опять в рев, да только внимания на нее никто уж не обращал. Привыкли, что она вечно воет.
А вокруг избы такой бедлам, будто дрались тут только что две хмельные дружины. Горшки да чашки разбросаны, сундуки да лавки раскуроченные, и все стеклом битым усыпано и лоскутьями одежными. Пес сторожевой в будку схоронился, дрожит и нос прячет. Жалко животного-то! А на крыше служка Борщевский сидит в лошадином хомуте, плачет, и спуститься боится. Люди ему руки подают, а он только жмется и глаза выпучивает. Во как прихватило малого со страху! И слышно из окон, что осталось еще в доме что разбить да разломать.
Вышел из толпы Соловец, сжал шапку в кулаке и крикнул во всю мощь своей купеческой глотки:
— Ну, здравствуй, Борщ Иванович! Что же ты нам, гражданам мирным, такой разбой показываешь? Ты нам всем брат старший, защита наша и мудрость! Выйди к людям, разъясни!
А из дома рев львиный и бой посудный, и ни слова русского!
Народец Опорский попритих. Где это видано, чтобы воевода так бесчинствовал? Да и кто смелости наберется его успокоить, когда Борщ кулаком дубы валит?
Но купец Соловец сам роста немалого, глотнул воздуху свежего и еще зычнее крикнет:
— Выходи, воевода, с народом говорить, али трусишь за гадство свое ответить?
Тут что-то дивное стало происходить – утихомирился дом и на крыльцо вышел сам Борщ Иванович. Щеки красные, глаза слезные, сам в одной рубахе, а в руках кочерга, изогнутая вензелем.
Бросил Борщ искалеченную кочергу на землю и упал на колени пред народом. За щеки свои схватился и завыл пуще своей Ксении:
— Прости меня, народ Опорский! Нету умысла в моей беде! И зла-то я никому не желаю, и разоренье такое в дому своем устроил не с лиха! Зубы у меня болят, хоть ты стреляй меня! Нету сладу с болью, вот и крушу, что попадется, чтобы отвлечься малость!
Что тут стало! Будто триста тысяч ветров подуло, так народ с облегчения выдохнул!
Подбежала Ксения к мужу, обнялись они и зарыдали как две белуги. Тем временем двор воеводин прибрали и служку бедного с крыши сняли. Кувшин меду влили в него, пока он говорить начал, так напугался.
Решил Соловец, что воеводу оставлять в нездоровье не гоже и бросил клич по всей земле Опорской, чтоб нашли лучшего лекаря и зубодера. Чтоб страданья богатырские усмирить и его от боли избавить. А чтобы Борщ беды за это время не натворил, привязали его семидесятью канатами и поили его квасом и молоком, чтобы с голоду не помер.
А народ опорский отзывчивый и на добрые дела скор.
Поскакали во все стороны острова-Опора шустрые гонцы-молодцы на поиски лучших лекарей и через два дня доставили их к дому Борща с дюжину.
Были тут разные, и молодые и старые, и лысые и бородатые, и кто в Академиях зарубежных отучился, и кто от прабабки своей мудрости врачевания постиг. Каждый со своими порошками-зельями, растеньями-кореньями и приговорами-заговорами. Стояли на пороге, шушукались и книжки не по-нашему написанные пролистывали.
Купец Соловец всех щедро серебром одарил и наказал, чтоб знаний своих медицинских не таили и лечили Борща Ивановича по совести.
Неделю выводили лекари зубную хворь из воеводы, пятеро щипцов об его зубы погнули, двести локтей веревок измочалили, сто потов пролили, тысячу страниц в труху стерли, а не выходит болезнь, хоть ты тресни! И зубы не рвутся и порошки не берут! Ну, наказание какое-то!
А Борщ Иванович совсем обезумел, рычит как вепрь дикий и никого кроме своей Ксении узнавать не желает! Вот задача горожанам!
Стали тут голоса трусливые подначивать людей на смену воеводы, мол, поставить своего какого, пока из столицы Российской нового не пришлют. Но таких народ быстро обнаружил и указал, в каком месте и чего им надобно отведать, чтоб языки свои поганые заткнуть.
Порешил народ городской, что пока жив Борщ Иванович, мы своих стараний не остановим и всю землю обойдем, а средство от этого недуга тяжелого отыщем!
Каким таким ветром, на хвосте какой такой сороки разносятся вести, но прознали хитрые кирзуны о несчастье Опорском и снарядили на остров шайку лазутчиков.