| In country far, and days long gone, There lived a famous Tsar — Dadon. When young, his strength was held in awe By all his neighbours: he made war Whenever he declared it right.
But, when they watched the west, ’twas sure
|
| Негде, в тридевятом царстве, В тридесятом государстве, Жил-был славный царь Дадон. С молоду был грозен он И соседям то и дело Наносил обиды смело;
Воеводы не дремали,
|
| So, desperate, Dadon availed Himself of magic, turning to A sorcerer (and eunuch, too), Interpreter of omens, stars, Bird-flights, and such particulars. The courtier, sent to call the sage, Implied there’d be a handsome wage. Arrived at court, the wise old man Disclosed with confidence his plan: The golden cockerel he drew Out from his bag by magic knew Who would attack, and when, and where, Enabling generals to prepare. «Just watch and listen», said the sage. Dadon responded: «I engage, «If this be so, to grant as fee «Whatever you request of me.» «So, set the cock, as weather-vane «Upon the highest spire. Remain «Watchful, attentive; he will show «You when to arm, and where to go. «Superior intelligence «Will always be the best defence.»
|
| Вот он с просьбой о подмоге Обратился к мудрецу, Звездочёту и скопцу. Шлёт за ним гонца с поклоном. Вот мудрец перед Дадоном Стал и вынул из мешка Золотого петушка. «Посади ты эту птицу, — Молвил он царю, — на спицу; Петушок мой золотой Будет верный сторож твой: Коль кругом всё будет мирно, Так сидеть он будет смирно; Но лишь чуть со стороны Ожидать тебе войны, Иль набега силы бранной, Иль другой беды незваной, Вмиг тогда мой петушок Приподымет гребешок, Закричит и встрепенётся И в то место обернётся». Царь скопца благодарит, Горы золота сулит. «За такое одолженье, — Говорит он в восхищенье, — Волю первую твою Я исполню, как мою».
|
| And so it proves: whenever threats Appear, the faithful sentry sets His crimson crest in that direction Whence comes th’incipient insurrection. «Kiri-ku-ku», he cries, «Hear me, «And rule long years, from worry free.» Discovered once, and caused to flee, Then thrice more routed, th’enemy Lose heart, respect again the will Of Tsar Dadon, their master still.
|
| Петушок с высокой спицы Стал стеречь его границы. Чуть опасность где видна, Верный сторож как со сна Шевельнётся, встрепенётся, К той сторонке обернётся И кричит: «Кири-ку-ку. Царствуй, лежа на боку!» И соседи присмирели, Воевать уже не смели: Таковой им царь Дадон Дал отпор со всех сторон!
|
| A year so passes, then one more. Dadon expects another score. One dawn however, courtiers wake The Tsar, pale-faced, with hearts a-quake: «The cockerel, Lord, calls you to arms. «Protect us, holy Tsar, from harms.» Dadon, half-sleeping, asks: «What? What? «Have you your manners quite forgot?» «Forgive us, but the cock», they say, «Is adamant, brooks no delay. «The people panic. Only you «Can their else-mut’nous fears subdue.» Rousing himself, old Tsar Dadon
|
| Год, другой проходит мирно; Петушок сидит всё смирно. Вот однажды царь Дадон Страшным шумом пробуждён: «Царь ты наш! отец народа! — Возглашает воевода, — Государь! проснись! беда!» «Что такое, господа? — Говорит Дадон, зевая: — А?.. Кто там?.. беда какая?» Воевода говорит: «Петушок опять кричит; Страх и шум во всей столице». Царь к окошку, — ан на спице,
|
| Then, on the eighth, the cockerel’s Loud cry the peace again dispels. This time his crimson comb points north. Dadon ordains to sally forth His younger son, leading a force, So rich in armour, men and horse, That no known foe could fail to yield, Such weapons Dadon’s troops now wield. They march; are gone. Silence profound Envelops them, as though the ground Had opened, as it did in truth, To swallow up all Hamlin’s youth When its authorities displayed Indiff’rence to a promise made.
|
| Петушок кричит опять. Кличет царь другую рать; Сына он теперь меньшого Шлёт на выручку большого; Петушок опять утих. Снова вести нет от них! Снова восемь дней проходят; Люди в страхе дни проводят; |
| Ill omen! For another week The golden cock’s sharp close-clamped beak Swings slowly round, clock-wise; and then Swings just as slowly back again. But, when the eighth day dawns, the bird Crows the alarm. Grim-faced, a third Army the Tsar himself leads out. Ahead, a solitary scout, Follows the blood-red setting sun. Dadon’s last campaign has begun. Long nights and days the soldiers march: Frost cramps their feet; then hot winds parch Their throats. They seek, but find no trace Of battles, of the bloody chase Of fugitives, of funeral mounds. No rallying cries, no trumpet’s sounds Waft to the ears of Tsar Dadon, As puzzled, tired, he trudges on.
|
| Петушок кричит опять, Царь скликает третью рать И ведёт её к востоку, — Сам не зная, быть ли проку. Войска идут день и ночь; Им становится невмочь. Ни побоища, ни стана, Ни надгробного кургана Не встречает царь Дадон. «Что за чудо?» — мыслит он. |
| Just when he’s topped a mountain pass, Descending valley-ward,… alas! What frightful vision lies before Him: scattered round a silken tent Lie those two armies Dadon sent In his defence. Now all are dead; And his two sons, unhelmeted, Hold swords plunged in each other’s breast, Hatred in four glazed eyes expressed.
|
| Вот осьмой уж день проходит, Войско в горы царь приводит И промеж высоких гор Видит шёлковый шатёр. Всё в безмолвии чудесном Вкруг шатра; в ущелье тесном Рать побитая лежит. Царь Дадон к шатру спешит… Что за страшная картина! Перед ним его два сына Без шеломов и без лат Оба мёртвые лежат, Меч вонзивши друг во друга. Бродят кони их средь луга, По притоптанной траве, По кровавой мураве…
|
| Oh, my dear children! Who has snared My falcons? What magician dared Villainy in their hearts to stir, To make of each a murderer? His soldiers raise such grievous groan It seems the very mountains moan. But then the curtains of the tent Are flung aside. The hands that rent Them, diamond-ringed and braceleted, The stately figure, noble head, Royalty’s redolence express.. A Shamakhanskaya Princess She is, who sees Dadon, and smiles. Her beck’ning finger so beguiles Him that, bewitched, his sons forgot The Tsar accepts his destined lot: Her rule, indeed her domination.
He walks, surrendering his nation,
|
| Царь завыл: «Ох дети, дети! Горе мне! попались в сети Оба наши сокола! Горе! смерть моя пришла». Все завыли за Дадоном, Застонала тяжким стоном Глубь долин, и сердце гор Потряслося. Вдруг шатёр Распахнулся… и девица, Шамаханская царица, Вся сияя как заря, Тихо встретила царя. Как пред солнцем птица ночи, Царь умолк, ей глядя в очи, И забыл он перед ней Смерть обоих сыновей.
И она перед Дадоном
|
| At last begins the homeward course. The maiden, mounted on his horse, Caresses the still-love-sick Tsar. The soldiers grumble; yet they are Eager to tell their waiting friends (With what imagination lends Their memories) fantastic stuff And nonsense. Sure, they’ve seen enough! Rumours have reached the capital Before them. At its drawbridge, all The people wait in trepidation To see the ruler of the nation Approaching with his new consort, Of whom men variously report She is a witch, a whore, a queen. Never before have such things been.
|
| Наконец и в путь обратный Со своею силой ратной И с девицей молодой Царь отправился домой. Перед ним молва бежала, Быль и небыль разглашала. Под столицей, близ ворот, С шумом встретил их народ, Все бегут за колесницей, За Дадоном и царицей; Всех приветствует Дадон…
|
| They greet their Tsar. His grave salute Befits his rank; but his acute Eye has detected in the crowd That eunuch-sage whose cockerel’s loud Uproar had saved the threatened state. «Approach, old man,» Dadon invites, «I grant whatever gift requites «You for your golden cockerel «Whose sentry-duty served so well.» «I just desire», the wizard says, With force
|
| Вдруг в толпе увидел он, В сарачинской шапке белой, Весь как лебедь поседелый, Старый друг его, скопец. «А, здорово, мой отец, — Молвил царь ему, — что скажешь? Подь поближе! Что прикажешь?» — Царь! — ответствует мудрец, — — Не хочу я ничего!
|
| The Tsar, though startled, deigns to smile. Then on, along the Royal Mile. The crowd begins a careful cheer, Where’s she who was to be his queen? The story’s false; but in it lies
|
| Царь, хоть был встревожен сильно, Усмехнулся ей умильно. Вот — въезжает в город он… Вдруг раздался лёгкой звон, И в глазах у всей столицы Петушок спорхнул со спицы, К колеснице полетел И царю на темя сел, Встрепенулся, клюнул в темя И взвился… и в то же время С колесницы пал Дадон — Охнул раз, — и умер он. А царица вдруг пропала, Будто вовсе не бывало. Сказка ложь, да в ней намёк! Добрым молодцам урок. |
следующая сказка — The Tale of Tsar Saltan, of his son, the glorious and mighty knight prince Gvidon Saltanovich, and of the fair Swan-princess