Две женщины на лесном стойбище

Женщины осенью остались в бангусь. У одной четверо детей,
у другой двое. Та, у которой двое детей, — еще молодая. Вечером она шум поднимает: груди вытащит, трясет их, смеется. Другая женщина ее бояться стала — такая она дурная.

Однажды вечером сидят, слышат — дверь открывается, в костер кто-то дует. Старшая детей уложила, место, где головки их помещаются, загородила, закрыла. Кто-то спрашивает:

— Детки, можно к вам?

Та, что постарше, говорит:

— Заходи, заходи!

Вошла страшнбя1. Младшая поднялась, вышла, сказав:

— Я принесу жир, сало.

— Спасибо, дочка.

Та, что постарше, говорит:

— Я тоже принесу.

Страшнбя ей говорит:

— Ты сиди тихо.

Женщина отвернулась, за пазуху детей затолкала, говорит:

— Порсу еще принесу.

Вышла, посветила себе, след увидела. Кал вместо порсы принесла. Доотэм бам считала, что все ее боятся. Старшая вышла, лыжи надела, ушла. Молодая с салом, жиром идет; крик, шум в бангусь слышится — доотэм бам убила детей и эту женщину. Кишки развесила на шестах там, где сидела. Головы детей на концы очажных палок поместила, а ее голову — в середину кострища.

Старшая к охотившимся людям пришла, все рассказала. Муж молодой женщины пошел в бангусь, только головы увидел. Пошел искать доотэм бам. Ищет, только слышит ее крик:

— Ху-ху!

Ночью сама пришла к нему, разговор с ним затевает; до утра проговорили.

Утром он стал клей варить, говорит:

— Лыжу сломал, помоги починить!

Она сидит, все бормочет:

— Мамалла, мамалла!

Взяла она хиттын, стала клей разогревать. Он велел поближе к огню воронку поставить. Она не ставит. В третий раз просит воронку поближе к огню поставить.

— Я боюсь огня, как подойду!

Она нагнулась, он отказом ее поддел и в огонь толкнул. От нее все мошки, комары пошли. Она заревела. Он говорит:

— За жену свою наказываю.

Так от нее вся пакость пошла. До этого земля чистой была.