Конек-Горбунок Петр Ершов

Часть третья Та-ра-ра-ли, та-ра-ра! Вышли кони со двора; Вот крестьяне их поймали Да покрепче привязали, Сидит ворон на дубу, Он играет во трубу; Как во трубушку играет, Православных потешает: «Эй, послушай, люд честной! Жили-были муж с женой; Муж-то примется за шутки, А жена за прибаутки, И пойдет у них тут пир, Что на весь крещёный мир!» Это присказка ведется, Сказка послее начнется.
Как у наших у ворот Муха песенку поет: «Что дадите мне за вестку? Бьет свекровь свою невестку: Посадила на шесток, Привязала за шнурок, Ручки к ножкам притянула, Ножку правую разула. Не ходи ты по зарям! Не кажися молодцам!» Это присказка велася, Вот и сказка началася. Ну-с, так едет наш Иван За кольцом на окиян. Горбунок летит, как ветер, И в почин на первый вечер Верст сто тысяч отмахал И нигде не отдыхал.
Подъезжая к окияну, Говорит конёк Ивану: «Ну, Иванушка, смотри, Вот минутки через три Мы приедем на поляну — Прямо к морю-окияну; Поперек его лежит Чудо-юдо рыба-кит; Десять лет уж он страдает, А доселева не знает, Чем прощенье получить; Он учнет тебя просить, Чтоб ты в солнцевом селенье Попросил ему прощенье; Ты исполнить обещай, Да, смотри ж, не забывай!»
Вот въезжает на поляну Прямо к морю-окияну; Поперек его лежит Чудо-юдо рыба-кит. Все бока его изрыты, Частоколы в ребра вбиты, На хвосте сыр-бор шумит, На спине село стоит; Мужички на губе пашут, Между глаз мальчишки пляшут, А в дуброве, меж усов, Ищут девушки грибов.
Вот конёк бежит по киту, По костям стучит копытом. Чудо-юдо рыба-кит Так проезжим говорит, Рот широкий отворяя, Тяжко, горько воздыхая: «Путь-дорога, господа! Вы откуда и куда?» «Мы послы от царь-девицы, Едем оба из столицы, — Говорит киту конёк, — К солнцу прямо на восток, Во хоромы золотые».
«Так нельзя ль, отцы родные, Вам у солнышка спросить: Долго ль мне в опале быть И за кои прегрешенья Я терплю беды-мученья?» «Ладно, ладно, рыба-кит!» — Наш Иван ему кричит. «Будь отец мне милосердный, Вишь, как мучуся я, бедный! Десять лет уж тут лежу… Я и сам те услужу!..» — Кит Ивана умоляет, Сам же горько воздыхает. «Ладно, ладно, рыба-кит!» — Наш Иван ему кричит.
Тут конёк под ним забился, Прыг на берег и пустился; Только видно, как песок Вьется вихорем у ног. Едут близко ли, далеко, Едут низко ли, высоко И увидели ль кого — Я не знаю ничего. Скоро сказка говорится, Дело мешкотно творится. Только, братцы, я узнал, Что конёк туда вбежал, Где (я слышал стороною) Небо сходится с землею, Где крестьянки лен прядут, Прялки на небо кладут.
Тут Иван с землей простился, И на небе очутился, И поехал, будто князь, Шапка набок, подбодрясь. «Эко диво! Эко диво! Наше царство хоть красиво, — Говорит коньку Иван Средь лазоревых полян, — А как с небом-то сравнится, Так под стельку не годится. Что земля-то!.. Ведь она И черна-то и грязна; Здесь земля-то голубая, А уж светлая какая!..
Посмотри-ка, горбунок, Видишь, вон где, на восток, Словно светится зарница… Чай, небесная столица… Что-то больно высока!» — Так спросил Иван конька. «Это терем царь-девицы, Нашей будущей царицы, — Горбунок ему кричит, — По ночам здесь солнце спит, А полуденной порою Месяц входит для покою».
Подъезжают; у ворот Из столбов хрустальный свод; Все столбы те золотые Хитро в змейки завитые; На верхушках три звезды, Вокруг терема сады; На серебряных там ветках, В раззолоченных во клетках Птицы райские живут, Песни царские поют. А ведь терем с теремами Будто город с деревнями; А на тереме из звезд — Православный русский крест.
Вот конёк во двор въезжает; Наш Иван с него слезает, В терем к месяцу идет И такую речь ведет: «Здравствуй, Месяц Месяцович! Я — Иванушка Петрович, Из далеких я сторон И привез тебе поклон». «Сядь, Иванушка Петрович! — Молвил Месяц Месяцович, — И поведай мне вину В нашу светлую страну Твоего с земли прихода; Из какого ты народа, Как попал ты в этот край, — Все скажи мне, не утай».
«Я с земли пришел Землянской, Из страны ведь христианской, — Говорит, садясь, Иван, — Переехал окиян С порученьем от царицы — В светлый терем поклониться И сказать вот так, постой! «Ты скажи моей родной: Дочь ее узнать желает, Для чего она скрывает По три ночи, по три дня Лик какой-то от меня; И зачем мой братец красный Завернулся в мрак ненастный И в туманной вышине Не пошлет луча ко мне?»
Так, кажися? — Мастерица Говорить красно царица; Не припомнишь все сполна, Что сказала мне она». «А какая-то царица?» «Это, знаешь, царь-девица». «Царь-девица?.. Так она, Что ль, тобой увезена?» — Вскрикнул Месяц Месяцович. А Иванушка Петрович Говорит: «Известно, мной! Вишь, я царский стремянной; Ну, так царь меня отправил, Чтобы я ее доставил В три недели во дворец; А не то меня отец Посадить грозился на кол». Месяц с радости заплакал, Ну Ивана обнимать, Целовать и миловать.
«Ах, Иванушка Петрович! — Молвил Месяц Месяцович. — Ты принес такую весть, Что не знаю, чем и счесть! А уж как мы горевали, Что царевну потеряли!.. Оттого-то, видишь, я По три ночи, по три дня В темном облаке ходила, Все грустила да грустила, Трое суток не спала, Крошки хлеба не брала, Оттого-то сын мой красный Завернулся в мрак ненастный. Луч свой жаркий погасил, Миру божью не светил: Все грустил, вишь, по сестрице, Той ли красной царь-девице.
Что, здорова ли она? Не грустна ли, не больна?» «Всем бы, кажется, красотка, Да у ней, кажись, сухотка: Ну, как спичка, слышь, тонка, Чай в обхват-то три вершка; Вот как замуж-то поспеет, Так небось и потолстеет: Царь слышь, женится на ней». Месяц вскрикнул: «Ах, злодей! Вздумал в семьдесят жениться На молоденькой девице! Да стою я крепко в том, Просидит он женихом! Вишь, что старый хрен затеял: Хочет жать там, где не сеял! Полно, лаком больно стал!»
Тут Иван опять сказал: «Есть еще к тебе прошенье, То о китовом прощенье… Есть, вишь, море; чудо-кит Поперек его лежит: Все бока его изрыты, Частоколы в ребра вбиты… Он, бедняк, меня прошал, Чтобы я тебя спрошал: Скоро ль кончится мученье? Чем сыскать ему прощенье? И на что он тут лежит?» Месяц ясный говорит: «Он за то несет мученье, Что без божия веленья Проглотил среди морей Три десятка кораблей. Если даст он им свободу, Снимет бог с него невзгоду. Вмиг все раны заживит, Долгим веком наградит».
Тут Иванушка поднялся, С светлым Месяцем прощался, Крепко шею обнимал, Трижды в щеки целовал. «Ну, Иванушка Петрович! — Молвил Месяц Месяцович, — Благодарствую тебя За сынка и за себя. Отнеси благословенье Нашей дочке в утешенье И скажи моей родной: «Мать твоя всегда с тобой; Полно плакать и крушиться: Скоро грусть твоя решится, — И не старый, с бородой, А красавец молодой Поведет тебя к налою». Ну, прощай же! Бог с тобою!» Поклонившись, как умел, На конька Иван тут сел, Свистнул, будто витязь знатный, И пустился в путь обратный.
На другой день наш Иван Вновь пришел на окиян. Вот конёк бежит по киту, По костям стучит копытом. Чудо-юдо рыба-кит Так, вздохнувши, говорит: «Что, отцы, мое прошенье? Получу ль когда прощенье?» «Погоди ты, рыба-кит!» — Тут конёк ему кричит.
Вот в село он прибегает, Мужичков к себе сзывает, Черной гривкою трясет И такую речь ведет: «Эй, послушайте, миряне, Православны христиане! Коль не хочет кто из вас К водяному сесть в приказ, Убирайся вмиг отсюда. Здесь тотчас случится чудо: Море сильно закипит, Повернется рыба-кит…»
Тут крестьяне и миряне, Православны христиане, Закричали: «Быть бедам!» И пустились по домам. Все телеги собирали; В них, не мешкая, поклали Все, что было живота, И оставили кита. Утро с полднем повстречалось, А в селе уж не осталось Ни одной души живой, Словно шел Мамай войной!
Тут конёк на хвост вбегает, К перьям близко прилегает И что мочи есть кричит: «Чудо-юдо рыба-кит! Оттого твои мученья, Что без божия веленья Проглотил ты средь морей Три десятка кораблей. Если дашь ты им свободу, Снимет бог с тебя невзгоду, Вмиг все раны заживит, Веком долгим наградит». И, окончив речь такую, Закусил узду стальную, Понатужился — и вмиг На далекий берег прыг. Чудо-кит зашевелился, Словно холм поворотился, Начал море волновать И из челюстей бросать Корабли за кораблями С парусами и гребцами.
Тут поднялся шум такой, Что проснулся царь морской: В пушки медные палили, В трубы кованы трубили; Белый парус поднялся, Флаг на мачте развился; Поп с причетом всем служебным Пел на палубе молебны; А гребцов веселый ряд Грянул песню наподхват: «Как по моречку, по морю, По широкому раздолью, Что по самый край земли, Выбегают корабли…»
Волны моря заклубились, Корабли из глаз сокрылись. Чудо-юдо рыба-кит Громким голосом кричит, Рот широкий отворяя, Плесом волны разбивая: «Чем вам, други, услужить? Чем за службу наградить? Надо ль раковин цветистых? Надо ль рыбок золотистых? Надо ль крупных жемчугов? Все достать для вас готов!» «Нет, кит-рыба, нам в награду Ничего того не надо, — Говорит ему Иван, — Лучше перстень нам достань, — Перстень, знаешь, царь-девицы, Нашей будущей царицы». «Ладно, ладно! Для дружка И сережку из ушка! Отыщу я до зарницы Перстень красной царь-девицы», — Кит Ивану отвечал И, как ключ, на дно упал.
Вот он плесом ударяет, Громким голосом сзывает Осетриный весь народ И такую речь ведет: «Вы достаньте до зарницы Перстень красной царь-девицы, Скрытый в ящичке на дне. Кто его доставит мне, Награжу того я чином: Будет думным дворянином. Если ж умный мой приказ Не исполните… я вас!» Осетры тут поклонились И в порядке удалились.
Через несколько часов Двое белых осетров К киту медленно подплыли И смиренно говорили: «Царь великий! Не гневись! Мы всё море уж, кажись, Исходили и изрыли, Но и знаку не открыли. Только ёрш один из нас Совершил бы твой приказ: Он по всем морям гуляет, Так уж, верно, перстень знает; Но его, как бы назло, Уж куда-то унесло». «Отыскать его в минуту И послать в мою каюту!» — Кит сердито закричал И усами закачал. Осетры тут поклонились, В земский суд бежать пустились И велели в тот же час От кита писать указ, Чтоб гонцов скорей послали И Ерша того поймали. Лещ, услыша сей приказ, Именной писал указ; Сом (советником он звался) Под указом подписался; Черный рак указ сложил И печати приложил. Двух дельфинов тут призвали И, отдав указ, сказали, Чтоб, от имени царя, Обежали все моря И того ерша гуляку, Крикуна и забияку, Где бы ни было нашли, К государю привели. Тут дельфины поклонились И ерша искать пустились. Ищут час они в морях, Ищут час они в реках, Все озера исходили, Все проливы переплыли, Не могли ерша сыскать И вернулися назад, Чуть не плача от печали… Вдруг дельфины услыхали, Где-то в маленьком пруде, Крик, неслыханный в воде. В пруд дельфины завернули И на дно его нырнули, — Глядь: — в пруде, под камышом, Ерш дерется с карасем. «Смирно! Черти б вас побрали! Вишь, содом какой подняли, Словно важные бойцы!» — Закричали им гонцы. «Ну, а вам какое дело? — Ерш кричит дельфинам смело. — Я шутить ведь не люблю, Разом всех переколю!» «Ох ты, вечная гуляка, И крикун, и забияка! Все бы, дрянь, тебе гулять, Все бы драться да кричать. Дома — нет ведь, не сидится!.. Ну, да что с тобой рядиться, — Вот тебе царев указ, Чтоб ты плыл к нему тотчас». Тут проказника дельфины Подхватили под щетины И отправились назад. Ерш ну рваться и кричать: «Будьте милостивы, братцы! Дайте чуточку подраться. Распроклятый тот карась Поносил меня вчерась При честном при всем собранье Неподобной разной бранью…» Долго ерш еще кричал, Наконец и замолчал; А проказника дельфины Все тащили за щетины, Ничего не говоря, И явились пред царя. «Что ты долго не являлся? Где ты, вражий сын, шатался?» — Кит со гневом закричал. На колени ерш упал, И, признавшись в преступленье, Он молился о прощенье. «Ну, уж бог тебя простит! — Кит державный говорит. — Но за то твое прощенье Ты исполни повеленье». «Рад стараться, чудо-кит!» — На коленях ерш пищит. «Ты по всем морям гуляешь, Так уж, верно, перстень знаешь Царь-девицы?» — «Как не знать! Можем разом отыскать». «Так ступай же поскорее Да сыщи его живее!» Тут, отдав царю поклон, Ерш пошел, согнувшись, вон. С царской дворней побранился, За плотвой поволочился И салакушкам шести Нос разбил он на пути. Совершив такое дело, В омут кинулся он смело И в подводной глубине Вырыл ящичек на дне — Пуд по крайней мере во сто. «О, здесь дело-то не просто!» И давай из всех морей Ерш скликать к себе сельдей. Сельди духом собралися, Сундучок тащить взялися, Только слышно и всего — У-у-у да о-о-о! Но сколь сильно ни кричали, Животы лишь надорвали, А проклятый сундучок Не дался и на вершок. «Настоящие селедки! Вам кнута бы вместо водки!» — Крикнул ерш со всех сердцов И нырнул по осетров. Осетры тут приплывают И без крика поднимают Крепко ввязнувший в песок С перстнем красный сундучок. «Ну, ребятушки, смотрите, Вы к царю теперь плывите, Я ж пойду теперь ко дну Да немножко отдохну: Что-то сон одолевает, Так глаза вот и смыкает…» Осетры к царю плывут, Ерш-гуляка прямо в пруд (Из которого дельфины Утащили за щетины), Чай, додраться с карасем, Я не ведаю о том. Но теперь мы с ним простимся И к Ивану возвратимся.
Тихо море-окиян. На песке сидит Иван, Ждет кита из синя моря И мурлыкает от горя; Повалившись на песок, Дремлет верный горбунок. Время к вечеру клонилось; Вот уж солнышко спустилось; Тихим пламенем горя, Развернулася заря. А кита не тут-то было. «Чтоб те, вора, задавило! Вишь, какой морской шайтан! — Говорит себе Иван. — Обещался до зарницы Вынесть перстень царь-девицы, А доселе не сыскал, Окаянный зубоскал!
А уж солнышко-то село, И…» Тут море закипело: Появился чудо-кит И к Ивану говорит: «За твое благодеянье Я исполнил обещанье». С этим словом сундучок Брякнул плотно на песок, Только берег закачался. «Ну, теперь я расквитался. Если ж вновь принужусь я, Позови опять меня; Твоего благодеянья Не забыть мне… До свиданья!» Тут кит-чудо замолчал И, всплеснув, на дно упал.
Горбунок-конёк проснулся, Встал на лапки, отряхнулся, На Иванушку взглянул И четырежды прыгнул. «Ай да Кит-Китович! Славно! Долг свой выполнил исправно! Ну, спасибо, рыба-кит! — Горбунок-конёк кричит. — Что ж, хозяин, одевайся, В путь-дорожку отправляйся; Три денька ведь уж прошло: Завтра срочное число. Чай, старик уж умирает». Тут Ванюша отвечает: «Рад бы радостью поднять, Да ведь силы не занять! Сундучишко больно плотен, Чай, чертей в него пять сотен Кит проклятый насажал. Я уж трижды подымал: Тяжесть страшная такая!» Тут конёк, не отвечая, Поднял ящичек ногой, Будто камышек какой, И взмахнул к себе на шею. «Ну, Иван, садись скорее! Помни, завтра минет срок, А обратный путь далек».
Стал четвертый день зориться, Наш Иван уже в столице. Царь с крыльца к нему бежит, — «Что кольцо мое?» — кричит. Тут Иван с конька слезает И преважно отвечает: «Вот тебе и сундучок! Да вели-ка скликать полк: Сундучишко мал хоть на вид, Да и дьявола задавит». Царь тотчас стрельцов позвал И, не медля, приказал Сундучок отнесть в светлицу.
Сам пошел по царь-девицу. «Перстень твой, душа, найден, — Сладкогласно молвил он, — И теперь, примолвить снова, Нет препятства никакого Завтра утром, светик мой, Обвенчаться мне с тобой. Но не хочешь ли, дружочек, Свой увидеть перстенечек? Он в дворце моем лежит». Царь-девица говорит: «Знаю, знаю! Но, признаться, Нам нельзя еще венчаться». «Отчего же, светик мой? Я люблю тебя душой; Мне, прости ты мою смелость, Страх жениться захотелось. Если ж ты… то я умру Завтра ж с горя поутру. Сжалься, матушка царица!»
Говорит ему девица: «Но взгляни-ка, ты ведь сед; Мне пятнадцать только лет: Как же можно нам венчаться? Все цари начнут смеяться, Дед-то, скажут, внуку взял!» Царь со гневом закричал: «Пусть-ка только засмеются — У меня как раз свернутся: Все их царства полоню! Весь их род искореню!» «Пусть не станут и смеяться, Всё не можно нам венчаться, — Не растут зимой цветы: Я красавица, а ты?.. Чем ты можешь похвалиться?» — Говорит ему девица. «Я хоть стар, да я удал! — Царь царице отвечал. — Как немножко приберуся, Хоть кому так покажуся Разудалым молодцом. Ну, да что нам нужды в том? Лишь бы только нам жениться».
Говорит ему девица: «А такая в том нужда, Что не выйду никогда За дурного, за седого, За беззубого такого!» Царь в затылке почесал И, нахмуряся, сказал: «Что ж мне делать-то, царица? Страх как хочется жениться; Ты же, ровно на беду: Не пойду да не пойду!» «Не пойду я за седого, — Царь-девица молвит снова. — Стань, как прежде, молодец — Я тотчас же под венец». «Вспомни, матушка царица, Ведь нельзя переродиться; Чудо бог один творит».
Царь-девица говорит: «Коль себя не пожалеешь, Ты опять помолодеешь. Слушай: завтра на заре На широком на дворе Должен челядь ты заставить Три котла больших поставить И костры под них сложить. Первый надобно налить До краев водой студеной, А второй — водой вареной, А последний — молоком, Вскипятя его ключом. Вот, коль хочешь ты жениться И красавцем учиниться, — Ты, без платья, налегке, Искупайся в молоке; Тут побудь в воде вареной, А потом еще в студеной. И скажу тебе, отец, Будешь знатный молодец!»
Царь не вымолвил ни слова, Кликнул тотчас стремяннова. «Что, опять на окиян? — Говорит царю Иван. — Нет, уж дудки, ваша милость! Уж и то во мне все сбилось. Не поеду ни за что!» «Нет, Иванушка, не то. Завтра я хочу заставить На дворе котлы поставить И костры под них сложить. Первый, думаю, налить До краев водой студеной, А второй — водой вареной, А последний — молоком, Вскипятя его ключом. Ты же должен постараться, Пробы ради, искупаться В этих трех больших котлах, В молоке и двух водах».
«Вишь, откуда подъезжает! — Речь Иван тут начинает. — Шпарят только поросят, Да индюшек, да цыплят; Я ведь, глянь, не поросенок, Не индюшка, не цыпленок. Вот в холодной, так оно Искупаться бы можно, А подваривать как станешь, Так меня и не заманишь. Полно, царь, хитрить, мудрить Да Ивана проводить!» Царь, затрясши бородою: «Что? Рядиться мне с тобою! — Закричал он. — Но смотри! Если ты в рассвет зари Не исполнишь повеленье — Я отдам тебя в мученье, Прикажу тебя пытать, По кусочкам разрывать. Вон отсюда, болесть злая!» Тут Иванушка, рыдая, Поплелся на сеновал, Где конёк его лежал.
«Что, Иванушка, невесел? Что головушку повесил? — Говорит ему конёк. — Чай, наш старый женишок Снова выкинул затею?» Пал Иван к коньку на шею, Обнимал и целовал. «Ох, беда, конёк, — сказал. — Царь вконец меня сбывает; Сам подумай, заставляет Искупаться мне в котлах, В молоке и двух водах: Как в одной воде студеной, А в другой воде вареной, Молоко, слышь, кипяток». Говорит ему конёк: «Вот уж служба, так уж служба! Тут нужна моя вся дружба.
Как же к слову не сказать: Лучше б нам пера не брать; От него-то, от злодея, Столько бед тебе на шею… Ну, не плачь же, бог с тобой! Сладим как-нибудь с бедой. И скорее сам я сгину, Чем тебя, Иван, покину. Слушай: завтра на заре В те поры, как на дворе Ты разденешься, как должно, Ты скажи царю: «Не можно ль, Ваша милость, приказать Горбунка ко мне послать, Чтоб в последни с ним проститься». Царь на это согласится. Вот как я хвостом махну, В те котлы мордой макну, На тебя два раза прысну, Громким посвистом присвистну, Ты, смотри же, не зевай: В молоко сперва ныряй, Тут в котел с водой вареной, А оттудова в студеной. А теперича молись Да спокойно спать ложись».
На другой день, утром рано, Разбудил конёк Ивана: «Эй, хозяин, полно спать! Время службу исполнять». Тут Ванюша почесался, Потянулся и поднялся, Помолился на забор И пошел к царю во двор. Там котлы уже кипели; Подле них рядком сидели Кучера и повара И служители двора; Дров усердно прибавляли, Об Иване толковали Втихомолку меж собой И смеялися порой.
Вот и двери растворились; Царь с царицей появились И готовились с крыльца Посмотреть на удальца. «Ну, Ванюша, раздевайся И в котлах, брат, покупайся!» — Царь Ивану закричал. Тут Иван одежду снял, Ничего не отвечая. А царица молодая, Чтоб не видеть наготу, Завернулася в фату.
Вот Иван к котлам поднялся, Глянул в них — и зачесался. «Что же ты, Ванюша, стал? — Царь опять ему вскричал. — Исполняй-ка, брат, что должно!» Говорит Иван: «Не можно ль, Ваша милость, приказать Горбунка ко мне послать. Я в последни б с ним простился». Царь, подумав, согласился И изволил приказать Горбунка к нему послать. Тут слуга конька приводит И к сторонке сам отходит.
Вот конёк хвостом махнул, В те котлы мордой макнул, На Ивана дважды прыснул, Громким посвистом присвистнул. На конька Иван взглянул И в котел тотчас нырнул, Тут в другой, там в третий тоже, И такой он стал пригожий, Что ни в сказке не сказать, Ни пером не написать!
Вот он в платье нарядился, Царь-девице поклонился, Осмотрелся, подбодрясь, С важным видом, будто князь. «Эко диво! — все кричали. — Мы и слыхом не слыхали, Чтобы льзя похорошеть!»
Царь велел себя раздеть, Два раза перекрестился, — Бух в котел — и там сварился!
Царь-девица тут встает, Знак к молчанью подает, Покрывало поднимает И к прислужникам вещает: «Царь велел вам долго жить! Я хочу царицей быть. Люба ль я вам? Отвечайте! Если люба, то признайте Володетелем всего И супруга моего!» Тут царица замолчала, На Ивана показала. «Люба, люба! — все кричат. — За тебя хоть в самый ад! Твоего ради талана Признаем царя Ивана!»
Царь царицу тут берет, В церковь божию ведет, И с невестой молодою Он обходит вкруг налою. Пушки с крепости палят; В трубы кованы трубят; Все подвалы отворяют Бочки с фряжским выставляют, И, напившися, народ, Что есть мочушки, дерет: «Здравствуй, царь наш со царицей! С распрекрасной царь-девицей!»
Во дворце же пир горой: Вина льются там рекой; За дубовыми столами Пьют бояре со князьями. Сердцу любо! Я там был, Мед, вино и пиво пил; По усам хоть и бежало, В рот ни капли не попало.