| Зачинается рассказ Ну, так видите ль, миряне,
| |
| Вот неделей через пять Начал спальник примечать… Надо молвить, этот спальник До Ивана был начальник Над конюшной надо всей, Из боярских слыл детей; Так не диво, что он злился На Ивана и божился, Хоть пропасть, а пришлеца Потурить вон из дворца. Но, лукавство сокрывая, Он для всякого случая Притворился, плут, глухим, Близоруким и немым; Сам же думает: «Постой-ка, Я те двину, неумойка!» |
|
| Так, неделей через пять Спальник начал примечать, Что Иван коней не холит, И не чистит, и не школит; Но при всем том два коня Словно лишь из-под гребня: Чисто-начисто обмыты, Гривы в косы перевиты, Челки собраны в пучок, Шерсть — ну, лоснится, как шелк; В стойлах — свежая пшеница, Словно тут же и родится, И в чанах больших сыта Будто только налита. «Что за притча тут такая? — |
|
| Спальник думает, вздыхая: — Уж не ходит ли, постой, К нам проказник-домовой? Дай-ка я подкараулю, А нешто, так я и пулю, Не смигнув, умею слить, Лишь бы дурня уходить. Донесу я в думе царской, Что конюший государской Басурманин, ворожей, Чернокнижник и злодей; Что он с бесом хлеб-соль водит, В церковь божию не ходит, Католицкой держит крест И постами мясо ест». В тот же вечер этот спальник, Прежний конюших начальник, В стойлы спрятался тайком И обсыпался овсом. |
|
| Вот и полночь наступила. У него в груди заныло: Он ни жив ни мертв лежит, Сам всё в дирочку глядит. Ждет суседки… Чу! В сам-деле, Двери глухо заскрыпели, Кони топнули, и вот Входит старый коновод. Дверь задвижкой запирает, Шапку бережно скидает, На окно ее кладет И из шапки той берет В три завернутый тряпицы Царский клад — перо Жар-птицы. |
|
| Свет такой тут заблистал, Что чуть спальник не вскричал, И от страху так забился, Что овес с него свалился. Но суседке невдомек! |
|
| Он кладет перо в сусек, Чистить коней начинает, Умывает, убирает, Гривы длинные плетет, Разны песенки поет. А меж тем, свернувшись клубом, Поколачивая зубом, Смотрит спальник в полуглаз На творца ночных проказ. Что за бес! Нешто нарочно Прирядился плут полночный; Нет рогов, ни бороды, Ражий парень, хоть куды! Волос гладкий, сбоку ленты, На рубашке прозументы, Сапоги как ал сафьян, — Ну, точнехонько Иван. Что за диво? Смотрит снова Наш глазей на домового… «Э, так вот что! — наконец Проворчал себе хитрец. — Ладно, завтра ж царь узнает, Что твой глупый ум скрывает. Подожди лишь только дня, Будешь помнить ты меня!» |
|
| А Иван, совсем не зная, Что ему беда такая Угрожает, все плетет Гривы в косы да поет; А убрав их, в оба чана Нацедил сыты медвяной И насыпал дополна Белоярова пшена. Тут, зевнув, перо Жар-птицы Завернул опять в тряпицы, Шапку под ухо — и лег У коней близ задних ног. |
|
| Только начало зориться, Спальник начал шевелиться, И, услыша, что Иван Так храпит, как Еруслан, Он тихонько вниз слезает И к Ивану подползает, Пальцы в шапку запустил, Хвать перо — и след простыл. |
|
| Царь лишь только пробудился, Спальник наш к нему явился, Стукнул крепко об пол лбом И запел царю потом: «Я с повинной головою, Царь, явился пред тобою, Не вели меня казнить, Прикажи мне говорить». «Говори, не прибавляя, — Царь сказал ему, зевая. — Если ж ты да будешь врать, То кнута не миновать». Спальник наш, собравшись с силой, Говорит царю: «Помилуй! Вот те истинный Христос, Справедлив мой, царь, донос: Наш Иван, то всякий знает, От тебя, отец, скрывает, Но не злато, не сребро — Жароптицево перо…» |
|
| «Жароптицево?.. Проклятый! И он смел, такой богатый… Погоди же ты, злодей! Не минуешь ты плетей!..» «Да и то ль еще он знает! — Спальник тихо продолжает, Изогнувшися. — Добро! Пусть имел бы он перо; Да и самую Жар-птицу Во твою, отец, светлицу, Если б вздумал приказать, Похваляется достать». И доносчик с этим словом, Скрючась обручем таловым, Ко кровати подошел, Подал клад — и снова в пол. |
|
| Царь смотрел и дивовался, Гладил бороду, смеялся И скусил пера конец. Тут, уклав его в ларец, Закричал (от нетерпенья), Подтвердив свое веленье Быстрым взмахом кулака: «Гей! Позвать мне дурака!» |
|
| И посыльные дворяна Побежали по Ивана, Но, столкнувшись все в углу, Растянулись на полу. Царь тем много любовался И до колотья смеялся. А дворяна, усмотря, Что смешно то для царя, Меж собой перемигнулись И вдругорядь растянулись. Царь тем так доволен был, Что их шапкой наградил. Тут посыльные дворяна Вновь пустились звать Ивана И на этот уже раз Обошлися без проказ. Вот к конюшне прибегают, Двери настежь отворяют И ногами дурака Ну толкать во все бока. С полчаса над ним возились, Но его не добудились, Наконец уж рядовой Разбудил его метлой. |
|
| «Что за челядь тут такая? — Говорит Иван, вставая. — Как хвачу я вас бичом, Так не станете потом Без пути будить Ивана». Говорят ему дворяна: «Царь изволил приказать Нам тебя к нему позвать». «Царь?.. Ну ладно! Вот сряжуся И тотчас к нему явлюся», — Говорит послам Иван. Тут надел он свой кафтан, Опояской подвязался, Приумылся, причесался, Кнут свой сбоку прицепил, Словно утица поплыл. Вот Иван к царю явился, Поклонился, подбодрился, Крякнул дважды и спросил: «А пошто меня будил?» |
|
| Царь, прищурясь глазом левым, Закричал ему со гневом, Приподнявшися: «Молчать! Ты мне должен отвечать: В силу коего указа Скрыл от нашего ты глаза Наше царское добро — Жароптицево перо? Что я — царь али боярин? Отвечай сейчас, татарин!» Тут Иван, махнув рукой, Говорит царю: «Постой! |
|
| Я те шапки ровно не дал, Как же ты о том проведал? Что ты — ажно ты пророк? Ну, да что, сади в острог, Прикажи сейчас хоть в палки, — Нет пера, да и шабалки!..» — «Отвечай же! Запорю!..» «Я те толком говорю: Нет пера! Да, слышь, откуда Мне достать такое чудо?» Царь с кровати тут вскочил И ларец с пером открыл. «Что? Ты смел еще переться? Да уж нет, не отвертеться! Это что! А?» Тут Иван Задрожал, как лист в буран, Шапку выронил с испуга. |
|
| «Что, приятель, видно, туго? — Молвил царь. — Постой-ка, брат!..» «Ох, помилуй, виноват! Отпусти вину Ивану, Я вперед уж врать не стану». И, закутавшись в полу, Растянулся на полу. «Ну, для первого случаю Я вину тебе прощаю, — Царь Ивану говорит. — Я, помилуй бог, сердит! И с сердцов иной порою Чуб сниму и с головою. Так вот, видишь, я каков! Но, сказать без дальних слов, Я узнал, что ты Жар-птицу В нашу царскую светлицу, Если б вздумал приказать, Похваляешься достать. Ну, смотри ж, не отпирайся И достать ее старайся». |  |
| Тут Иван волчком вскочил. «Я того не говорил! — Закричал он, утираясь. — О пере не запираюсь, Но о птице, как ты хошь, Ты напраслину ведешь». Царь, затрясши бородою: «Что? Рядиться мне с тобою! — Закричал он. — Но смотри, Если ты недели в три Не достанешь мне Жар-птицу В нашу царскую светлицу, То, клянуся бородой! Где-нибудь, хоть под водой, Посажу тебя я на кол. Вон, холоп!» Иван заплакал И пошел на сеновал, Где конёк его лежал. |  |
| Горбунок, его почуя, Дрягнул было плясовую; Но, как слезы увидал, Сам чуть-чуть не зарыдал. «Что, Иванушка, невесел? Что головушку повесил? — Говорил ему конёк, У его вертяся ног, — Не утайся предо мною, Все скажи, что за душою; Я помочь тебе готов. Аль, мой милый, нездоров? Аль попался к лиходею?» Пал Иван к коньку на шею, Обнимал и целовал. |  |
| «Ох, беда, конёк! — сказал. — Царь велит достать Жар-птицу В государскую светлицу. Что мне делать, горбунок?» Говорит ему конёк: «Велика беда, не спорю; Но могу помочь я горю. Оттого беда твоя, Что не слушался меня: Помнишь, ехав в град-столицу, Ты нашел перо Жар-птицы; Я сказал тебе тогда: Не бери, Иван, — беда! Много, много непокою Принесет оно с собою. |  |
| Вот теперя ты узнал, Правду ль я тебе сказал. Но, сказать тебе по дружбе, Это службишка, не служба; Служба все, брат, впереди. Ты к царю теперь поди И скажи ему открыто: «Надо, царь, мне два корыта Белоярова пшена Да заморского вина. Да вели поторопиться: Завтра, только зазорится, Мы отправимся в поход». |  |
| Вот Иван к царю идет, Говорит ему открыто: «Надо царь, мне два корыта Белоярова пшена Да заморского вина. Да вели поторопиться: Завтра, только зазорится, Мы отправимся в поход». Царь тотчас приказ дает, Чтоб посыльные дворяна Всё сыскали для Ивана, Молодцом его назвал И «счастливый путь!» сказал. |  |
| На другой день, утром рано, Разбудил конёк Ивана. «Гей! Хозяин! Полно спать! Время дело исправлять!» Вот Иванушка поднялся, В путь-дорожку собирался, Взял корыта и пшено И заморское вино; Потеплее приоделся, На коньке своем уселся, Вынул хлеба ломоток И поехал на восток — Доставать тоё Жар-птицу. Едут целую седмицу, Напоследок, в день осьмой, Приезжают в лес густой. Тут сказал конёк Ивану: «Ты увидишь здесь поляну; На поляне той гора Вся из чистого сребра; Вот сюда-то до зарницы Прилетают жары-птицы Из ручья воды испить; Тут и будем их ловить». |  |
| И, окончив речь к Ивану, Выбегает на поляну. Что за поле! Зелень тут Словно камень изумруд; Ветерок над нею веет, Так вот искорки и сеет; А по зелени цветы Несказанной красоты. Посреди же той поляны, Словно облочные станы, Возвышается гора Вся из чистого сребра. Солнце летними лучами Красит всю ее зарями, В сгибах золотом бежит, На верхах свечой горит. |  |
| Вот конёк по косогору Поднялся на эту гору, Версту, другу пробежал, Устоялся и сказал: «Скоро ночь, Иван, начнется, И тебе стеречь придется. Ну, в корыто лей вино И с вином мешай пшено. А чтоб быть тебе закрыту, Ты к другому сядь корыту, Втихомолку примечай, Да, смотри же, не зевай. До восхода, слышь, зарницы Прилетят сюда жар-птицы И начнут пшено клевать Да по-своему кричать. Ты, которая поближе, И схвати ее, смотри же! А поймаешь птицу-жар, И кричи на весь базар; Я тотчас к тебе явлюся». «Ну, а если обожгуся? — Говорит коньку Иван, Расстилая свой кафтан. — Рукавички взять придется, Чай, плутовка больно жгется». Тут конёк из глаз исчез, А Иван, кряхтя, подлез Под дубовое корыто, И лежит там, как убитый. |  |
| Вот полночною порой Свет разлился над горой, — Будто полдни наступают: Жары-птицы налетают; Стали бегать и кричать И пшено с вином клевать. Наш Иван, от них закрытый, Смотрит птиц из-под корыта И толкует сам с собой, Разводя вот так рукой: «Тьфу ты, дьявольская сила! Эк их, дряней, привалило! Чай, их тут десятков с пять. Кабы всех переимать, — То-то было бы поживы! Неча молвить, страх красивы! Ножки красные у всех; А хвосты-то — сущий смех! Чай, таких у куриц нету; А уж сколько, парень, свету, Словно батюшкина печь!» |  |
| И, скончав такую речь, Наш Иван, кряхтя с надсады, Вылез кой-как из засады, Ко пшену с вином подполз, — Хвать одну из птиц за хвост. «Ой! Конёчек-горбуночек! Прибегай скорей, дружочек! Я ведь птицу-то поймал!». |  |
| Так Иван-дурак кричал. Горбунок тотчас явился. «Ай, хозяин, отличился! — Говорит ему конёк. — Ну, скорей ее в мешок! Да завязывай тужее; А мешок привесь на шею, Надо нам в обратный путь». «Нет, дай птиц-то мне пугнуть! — Говорит Иван. — Смотри-ка, Вишь, надселися от крика!» И, схвативши свой мешок, Хлещет вдоль и поперек. Ярким пламенем сверкая, Встрепенулася вся стая, Кругом огненным свилась И за тучи понеслась. А Иван наш вслед за ними Рукавицами своими Так и машет и кричит, Словно щелоком облит. Птицы в тучах потерялись; Наши путники собрались, Уложили царский клад И вернулися назад. |  |
| Вот приехали в столицу. «Что, достал ли ты Жар-птицу?» — Царь Ивану говорит, Сам на спальника глядит. А уж тот, нешто от скуки, Искусал себе все руки. «Разумеется, достал», — Наш Иван царю сказал. |  |
| «Где ж она?» — «Постой немножко, Прикажи сперва окошко В почивальне затворить, Значь, чтоб темень сотворить». Тут дворяне побежали И окошко затворяли. Вот Иван мешок на стол. «Ну-ка, бабушка, пошел!» Свет такой тут вдруг разлился, Что весь двор рукой закрылся. Царь кричит на весь базар: «Ахти, батюшки, пожар! |  |
| Эй, решеточных сзывайте! Заливайте! Заливайте!» «Это, слышь ты, не пожар, Это свет от птицы-жар, — Молвил ловчий, мря со смеху. — Видишь, знатную потеху Я привез те, государь!» Говорит Ивану царь: «Вот люблю дружка-Ванюшу! Взвеселил мою ты душу, И на радости такой — Будь же царский стремянной!» Это видя, хитрый спальник, Прежний конюших начальник, Говорит себе под нос: «Нет, постой, молокосос! Не всегда тебе случится Так канальски отличиться. Я те снова подведу, Мой дружочек, под беду!» |  |
| Через три потом недели Вечерком одним сидели В царской кухне повара И служители двора; Попивали мед из жбана Да читали Еруслана. «Эх! — один слуга сказал, — Как севодни я достал От соседа чудо-книжку! В ней страниц не так чтоб слишком, Да и сказок только пять; А уж сказки — вам сказать, Так не можно надивиться; Надо ж этак умудриться!» Тут все в голос: «Удружи! Расскажи, брат, расскажи!» «Ну, какую ж вы хотите? Пять ведь сказок; вот смотрите: Перва сказка о бобре, А вторая о царе; Третья… дай бог память… точно! О боярыне восточной; Вот в четвертой: князь Бобыл; В пятой… в пятой… эх, забыл! В пятой сказке говорится… Так в уме вот и вертИтся…» — «Ну, да брось ее!» — «Постой!..» «О красотке, что ль, какой?» «Точно! В пятой говорится О прекрасной царь-девице. Ну, которую ж, друзья, Расскажу сегодня я?» «Царь-девицу! — все кричали. — О царях мы уж слыхали, Нам красоток-то скорей! Их и слушать веселей». И слуга, усевшись важно, Стал рассказывать протяжно: «У далеких немских стран Есть, ребята, окиян. По тому ли окияну Ездят только басурманы; С православной же земли Не бывали николи Ни дворяне, ни миряне На поганом окияне. От гостей же слух идет, Что девица там живет; Но девица не простая, Дочь, вишь, месяцу родная, Да и солнышко ей брат. Та девица, говорят, Ездит в красном полушубке, В золотой, ребята, шлюпке И серебряным веслом Самолично правит в нем; Разны песни попевает И на гусельцах играет…» |  |
| Спальник тут с полатей скок? — И со всех, что было, ног Во дворец к царю пустился И как раз к нему явился; Стукнул крепко об пол лбом И запел царю потом: «Я с повинной головою, Царь, явился пред тобою, Не вели меня казнить, Прикажи мне говорить!» «Говори, да правду только И не ври, смотри, нисколько!» — Царь с кровати закричал. |  |
| Хитрый спальник отвечал: «Мы севодни в кухне были, За твое здоровье пили, А один из дворских слуг Нас забавил сказкой вслух; В этой сказке говорится О прекрасной царь-девице. Вот твой царский стремянной Поклялся твоей брадой, Что он знает эту птицу, — Так назвал он царь-девицу, — И ее, изволишь знать, Похваляется достать». Спальник стукнул об пол снова. «Гей, позвать мне стремяннова!» — Царь посыльным закричал. Спальник тут за печку стал; А посыльные дворяна Побежали по Ивана; В крепком сне его нашли И в рубашке привели. |  |
| Царь так начал речь: «Послушай, На тебя донос, Ванюша. Говорят, что вот сейчас Похвалялся ты для нас Отыскать другую птицу, Сиречь молвить, царь-девицу…» — «Что ты, что ты, бог с тобой! — Начал царский стремянной. — Чай, спросонков, я толкую, Штуку выкинул такую. Да хитри себе, как хошь, А меня не проведешь». Царь, затрясши бородою: «Что, рядиться мне с тобою? — Закричал он. — Но смотри, Если ты недели в три Не достанешь царь-девицу В нашу царскую светлицу, То, клянуся бородой, Где-нибудь, хоть под водой, Посажу тебя я на кол. Вон, холоп!» Иван заплакал И пошел на сеновал, Где конёк его лежал. |  |
| «Что, Иванушка, невесел? Что головушку повесил? — Говорит ему конёк. — Аль, мой милый, занемог? Аль попался к лиходею?» Пал Иван коньку на шею, Обнимал и целовал. «Ох, беда, конёк! — сказал. — Царь велит в свою светлицу Мне достать, слышь, царь-девицу. Что мне делать, горбунок?» Говорит ему конёк: «Велика беда, не спорю; Но могу помочь я горю. Оттого беда твоя, Что не слушался меня. Но, сказать тебе по дружбе, Это службишка, не служба; Служба все, брат, впереди! Ты к царю теперь поди И скажи: «Ведь для поимки Надо, царь, мне две ширинки, Шитый золотом шатер Да обеденный прибор — Весь заморского варенья — И сластей для прохлажденья». |  |
| Вот Иван к царю идет И такую речь ведет: «Для царевниной поимки Надо, царь, мне две ширинки, Шитый золотом шатер Да обеденный прибор — Весь заморского варенья — И сластей для прохлажденья». «Вот давно бы так, чем нет», — Царь с кровати дал ответ И велел, чтобы дворяна Всё сыскали для Ивана; Молодцом его назвал И «счастливый путь!» сказал. На другой день, утром рано, Разбудил конёк Ивана: «Гей, хозяин! Полно спать! Время дело исправлять!» Вот Иванушка поднялся, В путь дорожку собирался, Взял ширинки и шатер Да обеденный прибор — Весь заморского варенья — И сластей для прохлажденья; Все в мешок дорожный склал И веревкой завязал, Потеплее приоделся, На коньке своем уселся; Вынул хлеба ломоток И поехал на восток По тоё ли царь-девицу. |  |
| Едут целую седмицу. Напоследок, в день осьмой, Приезжают в лес густой. Тут сказал конёк Ивану: «Вот дорога к окияну, И на нем-то круглый год Та красавица живет; Два раза она лишь сходит С окияна и приводит Долгий день на землю к нам. Вот увидишь завтра сам». И, окончив речь к Ивану, Выбегает к окияну, На котором белый вал Одинешенек гулял. |  |
| Тут Иван с конька слезает, А конёк ему вещает: «Ну, раскидывай шатер, На ширинку ставь прибор Из заморского варенья И сластей для прохлажденья. Сам ложися за шатром Да смекай себе умом. |  |
| Видишь, шлюпка вон мелькает… То царевна подплывает. Пусть в шатер она войдет, Пусть покушает, попьет; Вот, как в гусли заиграет, — Знай, уж время наступает: Ты тотчас в шатер вбегай, Ту царевну сохватай, И держи ее сильнее, Да зови меня скорее. Я на первый твой приказ Прибегу к тебе как раз; И поедем… Да смотри же, Ты гляди за ней поближе; Если ж ты ее проспишь, Так беды не избежишь». Тут конёк из глаз сокрылся, За шатер Иван забился И давай диру вертеть, Чтоб царевну подсмотреть. |  |
| Ясный полдень наступает; Царь-девица подплывает, Входит с гуслями в шатер И садится за прибор. «Хм! Так вот та царь-девица! Как же в сказках говорится, — Рассуждает стремянной, — Что куда красна собой Царь-девица, так что диво! Эта вовсе не красива: И бледна-то, и тонка, Чай, в обхват-то три вершка; А ножонка-то, ножонка! Тьфу ты! Словно у цыпленка! Пусть полюбится кому, Я и даром не возьму». Тут царевна заиграла И столь сладко припевала, Что Иван, не зная как, Прикорнулся на кулак; И под голос тихий, стройной Засыпает преспокойно. |  |
| Запад тихо догорал. На другой день, поутру,
| |
| «Нет, постой же ты, дрянная! — Говорит Иван, вставая, — Ты в другой раз не уйдешь И меня не проведешь». Тут в шатер Иван вбегает, Косу длинную хватает… «Ой, беги, конёк, беги! Горбунок мой, помоги!» Вмиг конёк к нему явился. «Ах, хозяин, отличился! Ну, садись же поскорей! Да держи ее плотней!» |  |
| Вот столицы достигает. Царь к царевне выбегает. За белы руки берет, Во дворец ее ведет И садит за стол дубовый И под занавес шелковый, В глазки с нежностью глядит, Сладки речи говорит: «Бесподобная девица! Согласися быть царица. Я тебя едва узрел, — Сильной страстью воскипел. Соколины твои очи Не дадут мне спать средь ночи, И во время бела дня, Ох! измучают меня. Молви ласковое слово! Все для свадьбы уж готово; Завтра ж утром, светик мой, Обвенчаемся с тобой И начнем жить припевая». |  |
| А царевна молодая, Ничего не говоря, Отвернулась от царя. Царь нисколько не сердился, Но сильней еще влюбился; На колен пред нею стал, Ручки нежно пожимал И балясы начал снова: «Молви ласковое слово! Чем тебя я огорчил? Али тем, что полюбил? О, судьба моя плачевна!» Говорит ему царевна: «Если хочешь взять меня, То достань ты мне в три дня Перстень мой из окияна». «Гей! Позвать ко мне Ивана!» — Царь поспешно закричал И чуть сам не побежал. |  |
| Вот Иван к царю явился, Царь к нему оборотился И сказал ему: «Иван! Поезжай на окиян; В окияне том хранится Перстень, слышь ты, царь-девицы. Коль достанешь мне его, Задарю тебя всего». «Я и с первой-то дороги Волочу насилу ноги; Ты опять на окиян!» — Говорит царю Иван. «Как же, плут, не торопиться, — Видишь, я хочу жениться! — Царь со гневом закричал И ногами застучал. — У меня не отпирайся, А скорее отправляйся!» |  |
| Тут Иван хотел идти. «Эй, послушай! По пути, — Говорит ему царица, — Заезжай ты поклониться В изумрудный терем мой Да скажи моей родной: Дочь ее узнать желает, Для чего она скрывает По три ночи, по три дня Лик свой ясный от меня? И зачем мой братец красный Завернулся в мрак ненастный И в туманной вышине Не пошлет луча ко мне? Не забудь же!» — «Помнить буду, Если только не забуду; Да ведь надо же узнать, Кто те братец, кто те мать, Чтоб в родне-то нам не сбиться». Говорит ему царица: «Месяц — мать мне. Солнце — брат». «Да, смотри, в три дня назад!» — Царь-жених к тому прибавил. Тут Иван царя оставил И пошел на сеновал, Где конёк его лежал. |  |
| «Что, Иванушка, невесел? Что головушку повесил?» — Говорит ему конёк. «Помоги мне, горбунок! Видишь, вздумал царь жениться, Знашь, на тоненькой царице, Так и шлет на окиян, — Говорит коньку Иван. — Дал мне сроку три дня только; Тут попробовать изволь-ка Перстень дьявольский достать! Да велела заезжать Эта тонкая царица Где-то в терем поклониться Солнцу, месяцу, притом И спрошать кое об чем…» Тут конёк: «Сказать по дружбе, Это службишка, не служба; Служба все, брат, впереди! Ты теперя спать поди; А назавтра, утром рано, Мы поедем к окияну». |  |
| На другой день наш Иван, Взяв три луковки в карман, Потеплее приоделся, На коньке своем уселся И поехал в дальний путь… Дайте, братцы, отдохнуть!
|  Художник В. Бордзиловский
|
