ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
ОРУЖЕЙНИК ПРОСПЕРО
Глава 11
ГИБЕЛЬ КОНДИТЕРСКОЙ
Гвардеец, с которым мы познакомились у входа в зверинец как раз в тот момент, когда Суок стянула у него решетчатый фонарь, проснулся от шума, поднявшегося в зверинце.
Звери рычали, выли, пищали, ударяли хвостами по железным прутьям, птицы хлопали крыльями…
Гвардеец зевнул со страшным треском, потянулся, больно ударившись о решетку кулаком, и наконец окончательно пришел в себя.
Тогда он вскочил. Фонаря не было. Мирно блестели звезды. Благоухал жасмин.
— Черт возьми!
Гвардеец плюнул с такой злобой, что плевок полетел, как пуля, и сбил чашечку жасмина.
Звериный концерт гремел с нарастающей силой.
Гвардеец поднял тревогу. Через минуту сбежались люди с факелами. Факелы трещали. Гвардейцы бранились. Кто-то запутался в сабле и упал, разбив нос о чью-то шпору.
— У меня украли фонарь!
— Кто-то прошел в зверинец!
— Воры!
— Мятежники!
Гвардеец с разбитым носом и другой гвардеец с разбитой шпорой, а также остальные, раздирая темноту факелами, двинулись против неизвестного врага.
Но ничего подозрительного в зверинце не обнаружилось.
Тигры ревели, разевая красные вонючие пасти. Львы бегали по клеткам в большой тревоге. Попугаи устроили целый кавардак. Они вертелись, создавая впечатление разноцветной карусели. Обезьяны раскачивались на трапециях. А медведи пели низким, красивым басом. Появление огня и людей еще больше растревожило эту компанию.
Гвардейцы осмотрели все клетки. Все было в порядке. Даже фонаря, оброненного Суок, они не нашли.
И вдруг гвардеец с разбитым носом сказал:
— Стой! — и поднял высоко факел.
Все посмотрели наверх. Там чернела зеленая крона дерева. Листья не двигались. Была тихая ночь.
— Видите? — спросил гвардеец грозно. Он потряс факелом.
— Да. Что-то розовое…
— Маленькое…
— Сидит…
— Дураки! Знаете, что это? Это попугай. Он вылетел из клетки и уселся там, черт бы его побрал!
Караульный гвардеец, поднявший тревогу, сконфуженно молчал.
— Нужно его снять. Он переполошил всех зверей.
— Верно. Лезь, Вурм. Ты моложе всех.
Тот, кого назвали Вурмом, подошел к дереву. Он колебался.
— Лезь и сними его за бороду.
Попугай сидел неподвижно. Перья его розовели в гуще листьев, освещенной факелами.
Вурм сдвинул шляпу на лоб и почесал в затылке.
— Я боюсь… Попугаи кусаются очень больно.
— Дурак.
Вурм все-таки полез на дерево. Но на половине ствола остановился, удержался на секунду и потом скользнул вниз.
— Ни за что! — сказал он. — Это не мое дело. Я не умею сражаться с попугаями.
Тут раздался чей-то сердитый старческий голос. Какой-то человек, шаркая туфлями, спешил из темноты к гвардейцам.
— Не нужно его трогать! — кричал он. — Не тревожьте его!
Кричавший оказался главным смотрителем зверинца. Он был большой ученый и специалист по зоологии, то есть знал в совершенстве все, что только можно знать о животных.
Его разбудил шум.
Он жил тут же, при зверинце, и прибежал прямо с постели, даже не сняв колпака и даже с большим блестящим клопом на носу. Он был очень возбужден. В самом деле: какие-то солдаты осмелились вмешиваться в его мир, какой-то олух хочет хватать его попугая за бороду!
Гвардейцы расступились.
Зоолог задрал голову. Он тоже увидел нечто розовое среди листьев.
— Да, — заявил он, — это попугай. Это мой лучший попугай. Он всегда капризничает. Ему не сидится в клетке. Это Лаура… Лаура! Лаура! — стал он звать тоненьким голоском. — Он любит ласковое обращение. Лаура! Лаура! Лаура!
Гвардейцы прыснули. Вообще этот маленький старичок в цветном халате, в ночных туфлях, с задранной головой, с которой свисала до полу кисть колпака, представлял забавное зрелище среди громадных гвардейцев, ярко пылавших факелов и воя зверей.
Потом произошло самое смешное. Зоолог полез на дерево. Делал он это довольно ловко — очевидно, не в первый раз. Раз, два, три. Несколько раз мелькнули изпод халата его ноги в полосатом белье, и почтенный старик
очутился наверху, у цели своего недальнего, но опасного путешествия.
— Лаура! — снова сладко и льстиво пролепетал он.
И вдруг пронзительный его крик огласил зверинец, парк и всю окрестность по крайней мере на целый километр.
— Дьявол! — так закричал он.
Очевидно, вместо попугая на ветке сидело какое-то чудовище. Гвардейцы отпрянули от дерева. Зоолог летел вниз. Случай в виде короткой, но довольно крепкой ветки спас его: он повис, зацепившись халатом.
О, если бы другие ученые увидели теперь своего почтенного собрата в таком виде, то, конечно, они отвернулись бы из уважения к его лысине и знаниям! Уж слишком неприлично задрался его халат.
Гвардейцы обратились в бегство. Пламя факелов летело по ветру. В темноте можно было подумать, что скачут черные лошади с огненными гривами.
В зверинце тревога улеглась. Зоолог висел без движения. Зато во дворце началось волнение.
Три Толстяка за четверть часа до появления на дереве таинственного попугая получили неприятные известия.
«В городе беспорядки. У рабочих появились пистолеты и ружья. Рабочие стреляют в гвардейцев и сбрасывают всех толстяков в воду».
«Гимнаст Тибул на свободе и собирает жителей окраин в одно войско».
«Множество гвардейцев ушло в рабочие кварталы, чтобы не служить Трем Толстякам».
«Фабричные трубы не дымят. Машины бездействуют. Шахтеры отказываются лезть в землю за углем для богачей».
«Окрестные крестьяне воюют с владельцами поместий».
Вот что доложили Трем Толстякам министры.
По обыкновению, от тревоги Три Толстяка начали жиреть. На глазах Государственного совета у каждого из них прибавилось по четверти фунта.
— Я не могу! — жаловался один из них. — Я не могу… Это выше моего терпения… Ах, ах! Запонка впилась мне в горло…
И тут с треском лопнул его ослепительный воротничок.
— Я жирею! — выл другой. — Спасите меня!
А третий уныло смотрел на свое брюхо.
Таким образом, перед Государственным советом встало два вопроса: во-первых, немедленно придумать средство для прекращения жирения и, во-вторых, подавить беспорядки в городе.
По первому поводу решили следующее:
— Танцы!
— Танцы! Танцы! Да, конечно, танцы. Это наилучший моцион.
— Не теряя ни минуты, пригласить учителя танцев. Он должен давать Трем Толстякам уроки балетного искусства.
— Да, — взмолился Первый Толстяк, — но…
И как раз в это время прилетел из зверинца крик уважаемого зоолога, увидевшего на дереве черта вместо любимого попугая Лауры.
Все правительство понеслось в парк, по аллеям к зверинцу.
— Уф! Уф! Уф! — слышалось в парке.
Тридцать семейств самых лучших бабочек, оранжевых с черными разводами, покинули с перепугу парк.
Появилось множество факелов. Целый горящий, распространяющий запах смолы лес. Этот лес бежал и горел.
И когда до зверинца оставалось шагов десять, все, что бежало, как будто вдруг внезапно лишилось ног. И сразу же все ринулось обратно с воем и писком, падая друг на друга, мечась и ища спасения. Факелы валялись на земле, пламя разлилось, черный дым побежал волной.
— О!
— А!
— Спасайтесь!
Голоса потрясали парк. Пламя разлетелось, озаряя картину бегства и смятения багровым блеском.
А оттуда, из зверинца, из-за железной ограды, спокойно, твердыми, широкими шагами шел огромный человек.
В этом блеске, рыжеголовый, со сверкающими глазами, в разорванной куртке, он шел, как грозное видение. Одной рукой он держал за ошейник, скрученный из железного обрывка цепи, пантеру. Желтый и тонкий зверь,
силясь вырваться из страшного ошейника, прыгал, визжал, вился и, как лев на рыцарском флаге, то выпускал, то втягивал длинный малиновый язык.
И те, которые решились оглянуться, увидели, что на другой руке этот человек нес девочку в сияющем розовом платье. Девочка испуганно смотрела на бесившуюся пантеру, поджимала ноги в туфельках с золотыми розами и
жалась к плечу своего друга.
— Просперо! — вопили люди, удирая.
— Просперо! Это Просперо!
— Спасайтесь!
— Кукла!
— Кукла!
И тогда Просперо выпустил зверя. Пантера, размахивая хвостом, огромными скачками ринулась за убегавшими.
Суок спрыгнула с руки оружейника. Много пистолетов было брошено на траву в этом бегстве. Суок подобрала три пистолета. Двумя вооружился Просперо, один взяла Суок. Он был почти в половину ее роста. Но она знала, как справиться с этой черной, блестящей штукой: в цирке она научилась стрелять из пистолета.
— Идем! — скомандовал оружейник.
Их не интересовало то, что творилось в глубине парка. Они не думали о дальнейших похождениях пантеры.
Нужно было искать выход из дворца. Нужно было спасаться.
Где заветная кастрюля, о которой говорил Тибул? Где таинственная кастрюля, через которую спасся продавец детских воздушных шаров?
— В кухню! В кухню! — кричала Суок, на ходу размахивая пистолетом.
Они бежали в полной темноте, разрывая кусты и выгоняя заснувших птиц.
О, как пострадало чудесное платье Суок!
— Пахнет чем-то сладким, — вдруг заявила Суок, остановившись под какими-то освещенными окнами.
И вместо пальца, который поднимают в случаях, требующих общего внимания, она подняла черный пистолет.
Подбежавшие гвардейцы увидели их уже наверху, у вершины дерева. Мгновение — и с ветвей, простертых к этим окнам, они перебрались в главное окно.
Это было то же окно, через которое вчера влетел продавец детских воздушных шаров.
Это было окно кондитерской.
Здесь, несмотря на поздний час и даже несмотря на общую тревогу, кипела работа. Весь штат кондитеров и хитрых мальчишек в белых колпаках суетился вовсю: они готовили какой-то особенный компот к завтрашнему
обеду в честь возвращения куклы наследника Тутти. На этот раз торт уже решено было не делать, из опасения, чтобы еще какой-нибудь летающий гость не погубил и французский крем и удивительного качества цукаты.
Посередине стоял чан. В нем кипятилась вода. Белый пар заволок все.
Под этим покровом поварята блаженствовали: они нарезали для компота фрукты.
Итак… Но тут, сквозь пар и суматоху, кухонные мастера увидели страшную картину.
За окном качнулись ветви, зашумели листья, точно перед бурей, и на подоконнике появились двое: рыжеволосый гигант и девочка.
— Руки вверх! — сказал Просперо. В каждой руке он держал по пистолету.
— Ни с места! — звонко сказала Суок, поднимая свой пистолет.
Две дюжины белых рукавов, не дожидаясь более внушительного приглашения, взметнулись.
А потом полетели кастрюли. Это был разгром сверкающего стеклянного, медного, горячего, сладкого,
душистого мира кондитерской.
Оружейник искал главную кастрюлю. В ней было спасение его и спасение маленькой его спасительницы.
Они опрокидывали банки, разбрасывали сковороды, воронки, тарелки, блюда. Стекло разлеталось во все стороны и билось со звоном и громом; рассыпанная мука вертелась столбом, как самум в Сахаре; поднялся вихрь
миндаля, изюма, черешен; сахарный песок хлестал с полок с грохотом водопада; наводнение сиропов поднялось на целый аршин; брызгала вода, катились фрукты, рушились медные башни кастрюль… Все стало кверху дном.
Вот так бывает иногда во сне, когда снится сон и знаешь, что это сон, и поэтому можно делать все, что захочешь.
— Есть! — завизжала Суок. — Вот она!
То, что искали, нашлось. Крышка полетела в груду развалин. Она шлепнулась в густое малиновое, зеленое и золотисто-желтое озеро сиропов.
Просперо увидел кастрюлю без дна.
— Беги! — крикнула Суок. — Я за тобой.
Оружейник влез в кастрюлю. И, уже исчезнув внутри, услышал вопли тех, кто остался в кондитерской.
Суок не успела. Пантера, совершая свой страшный путь по парку и дворцу, появилась здесь. Раны от пуль гвардейцев цвели на ее шкуре розами.
Кондитеры и повара повалились в один угол. Суок, забыв о пистолете, швырнула в пантеру подвернувшейся под руку грушей.
Зверь бросился за Просперо — головой в кастрюлю. Он провалился за ним в темный и узкий ход. Все увидели желтый хвост, торчавший из этой кастрюли точно из колодца. А потом все скрылось.
Суок закрыла глаза руками:
— Просперо! Просперо!
А кондитеры зловеще хохотали. Тут же ворвались гвардейцы. Мундиры их были изорваны, лица в крови, пистолеты дымились: они сражались с пантерой.
— Просперо погиб! Его разорвет пантера! Тогда мне все равно. Я сдаюсь.
Суок говорила спокойно, опустив маленькую руку с очень большим пистолетом.
Но грянул выстрел. Это Просперо, удирая вниз по подземному ходу, выстрелил в пантеру, летевшую за ним.
Гвардейцы столпились над кастрюлей. Сиропное озеро доходило до половины их огромных сапог.
Один заглянул в кастрюлю. Потом он сунул туда руку и потянул. Тогда на помощь пришли еще двое. Натужившись, они вытащили за хвост мертвого зверя, застрявшего в воронке.
— Он мертв, — сказал гвардеец, отдуваясь.
— Он жив! Он жив! Я его спасла! Я спасла друга народа!
Так радовалась Суок, бедная маленькая Суок, в изорванном платьице, с помятыми золотыми розами в волосах и на туфельках.
Она розовела от счастья. Она исполнила поручение, которое дал ей ее друг, гимнаст Тибул: она освободила оружейника Просперо.
— Так! — говорил гвардеец, беря Суок за руку. — Посмотрим, хваленая кукла, что ты теперь будешь делать! Посмотрим…
— Отвести ее к Трем Толстякам…
— Они приговорят тебя к смерти.
— Дурак, — спокойно ответила Суок, слизывая с розового кружева сладкую сиропную кляксу, попавшую на ее платье в то время, когда Просперо громил кондитерскую.